Алерой стоял возле алтаря – монументального сооружения, поражавшего свсоей величественностью, как и всё в этом соборе. Пляска света и тени вокруг, удивительные до гротеска библейские фигуры с не по-человечески чистыми и строгими лицами, безумные орнаментальные розетки витражей, окрашивавшие проникавшие внутрь собора солнечные лучи в разные оттенки мягкой палитры. Он волновался, как школьник. Взглядом перебегал с колонн собора на стрельчатые арки и окна, на массивные двери, сквозь которые скоро, ну вот-вот через несколько минут, пройдёт человек, которому он готов был отдать и свою руку, и душу.
Лёгкие мурашки от волнения пробегали вверх по позвоночнику. Алерой чувствовал себя несколько скованно в официальном наряде - белоснежный смокинг, брюки, ботинки, белая шёлковая жилетка, белая же рубашка, серебряные запонки, и винного, тёмно-красного цвета платок в нагрудном кармане и галстук-бабочка. Волосы у Алероя были аккуратно зачёсаны в хвост, симметрию нарушала только седая прядь, с которой он ничего поделать не мог.
Хотелось поправить галстук, скрестить руки на груди - сделать хоть что-то, чтобы рассеять взволнованный стазис, сдвинуться с места - он сам уже стал казаться себе одной из фигур, как те, что были на витражах.
Скоро прийдёт... Я не видел его несколько дней, пусть так положено, но что за ритуальное издевательство... Сам не ожидал от себя подобной нервозности. Я уже не знаю, что со мной будет, когда я увижу его.
Время понемногу шло. Собор наполнялся людьми, и под множественными взглядами Алерой Отто нервничал ещё больше. Тем не менее, несолько безумная улыбка то и дело проявлялась на его лице, это несколько не соответствовало торжественности момента, однако отражало его противоречивые чувства.

Все было готово для проведения церемонии. Приглашенные гости расселись по своим местам, жених, немного сконфуженный, уже стоял возле алтаря и ждал пришествия своей второй половины.
Молодой священник ожидал этого не меньше. Он переминался с ноги на ногу и каждую секунду бросал взволнованный взгляд то на гостей, то на тяжелые врата собора.
Не легкая на мою долю выпала задачка…Сочетать браком этих двух людей, да еще и… благословлять от лица Бога этот странный союз…
Он тяжело вздохнул, и в эту же минуту послышались сначала тихие, а затем все более нарастающие звуки органа, оповещающие о начале таинства.
Между скамьями, в белоснежном платье, шел высокий, красивый молодой человек. По всему его виду, по выражению лица, по осторожным, неустойчивым шагам можно было сказать, что волнение и радость переполняли его в равных пропорциях.
Подождав, пока Куродо подойдет к самому алтарю  и немного переведет дух, Мидо спустился к нему, и, взяв его правую руку в свою, переложил ее в левую руку Алероя, а затем снова вернулся на свое место.
Склонив голову, он еще раз пристально изучил всех присутствующих и только после этого начал произносить речь, в которой, по его мнению, мало кто нуждался, и это было, скорее, формальным действием. Поэтому он решил не тратить на это слишком много времени.
После приветствия всех присутствующих и сообщения о том, зачем они все здесь собрались, он громогласно прочитал небольшой отрывок текста  Евангелие на латыни, а затем обратился по очереди к брачующимся, с просьбой повторить священную клятву любви и верности.
-Я, имярек, беру тебя, имярек, в свои законные жёны, чтобы быть с тобою и оберегать тебя с этого дня и впредь, в благополучии и в невзгодах, в болезни и в здоровье, пока смерть не разлучит нас.
-Я, имярек, беру тебя, имярек, в свои мужья и обещаю, что буду тебе верной помощницей в благополучии и в невзгодах, в болезни и в здоровье, и что я буду любить и почитать тебя во все дни жизни моей.
Как только клятвы были произнесены, он спустился к, без одной минуты супругам, и благословил святым знамением обручальные кольца. Затем, ободрившийся тем, что все почти закончилось, поднялся на алтарь и произнес:
-Если кто-нибудь знает, почему этот брак не может быть заключен, пусть говорит сейчас или молчит вечно.
В течении минутной  тишины на лице Мидо засияла торжествующая улыбка и он медленно,  растягивая каждое слово начал говорить свою последнюю реплику в роли священника:
-Сегодня мы все стали свидетелями того, что этот союз заключен добровольно, основан на искренних чувствах любви и взаимосогласия. По сему, властью данной мне свыше и неоспоримой, объявляю вас, Алерой Отто и Акабанэ, супругами, перед лицом Небес и общества. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

Сердце колотилось уже тяжело, как будто намерено было пробить насквозь грудную клетку и выбиться наружу, туда, где воздух как будто сгустился, не давая как следует дышать; взгляд Алероя был прикован намертво к створкам дверей в ожидании, когда они наконец медленно, как-то торжественно распахнулись. В глубине грудной клетки будто что-то оборвалось с тихим музыкальным звоном - белоснежный блик почти что ослепил глаза привыкшего ко тьме, прежде чем он различил в этом ярком, чистом сиянии белизны Куродо, своего, любимого всем сердцем, желанного и настолько далёкого сейчас, во время этого сюрреалистического торжества.
Мучительно было без движения ждать, когда он приблизится, вокруг него были какие-то люди, но Алерой их не видел, не замечал, всё его внимание было направлено на любимое лицо Куродо, изгибы его тела. В платье он был дьявольски красив, светлая кожа, оттенённая белоснежным цветом и цветом шампанского; цветы - несмотря на то, что Куродо всегда выглядел мужественно, в этот раз в его образе было безумное изящество, эстетика; плавность, с которой он двигался, то, как шуршало платье с каждым его шагом, гармоничные линии открытых плеч - чем ближе он подходил, тем сильнее кружилась голова у Алероя, холодело в груди от какого-то безумного, на самой границе чувств, восхищения. Когда Куродо приблизился и Алерой поймал его взгляд, подумалось, что вот так можно умереть - счастливым, созерцая божественное, самое красивое существо на свете, любимое всем сердцем.
Во взгляде Алероя, которым он ответил любимому, было столько полусумасшедшего восхищения, бешеного волнения, и обожания, что, наверное, от этого взгляда можно было упасть в обморок. Священник соединил их руки перед алтарём, Алерой Отто бережно принял затянутую в белоснежную перчатку руку Куродо в свою и так стоял всё время, пока читали Евангелие, боясь шелохнуться.
Голос у Алероя чуть было не прервался, когда он повторял слова клятвы, отдававшиеся приглушённым низким эхом под стрельчатыми сводами собора. Сердце билось ещё сильнее, когда священник спросил, нет ли у кого-то из присутствующих возражений против того, что здесь происходило, почему-то казалось, что вот сейчас, обязательно, кто-то вдруг помешает тому, чтобы его любимый человек принадлежал ему и только ему, и он был готов бы убить любого, кто это сделает, самым бесчеловечным и жестоким образом, на какой был способен.
Клятвы были произнесены, чуть подрагивающими руками Алерой бережно снял перчатку с руки Акабанэ, мгновение постоял, сжимая его пальцы в своей ладони, и надел ему кольцо, которое было символом того самого "и смерть не разлучит нас", которое однажды, нечаянно, было произнесено между ними и стало правдой. Приблизился к Куродо ещё ближе, ему до ужаса хотелось откинуть фату, увидеть любимое, красивое, с демонически-тонкими чертами, лицо, и поцеловать любимого, скрепить этим действием произнесённые слова и всё, что происходило здесь. Алерой с замиранием сердца взглянул через тонкую белоснежную ткань в лицо Куродо и безумно улыбнулся, всё с той же смесью чувств во взгляде.

Пальцы Куродо коснулись руки Алероя, надевая кольцо; сквозь прозрачную ткань фаты было видно, что его лицо приобрело по детски-сосредоточенное выражение. Сердце Алероя, и до того пропускавшее уже, кажется, каждый второй удар, болезненно сжалось от нежности, в голове крутились слова клятвы, его собственный голос и голос любимого, само звучание этих слов почему-то казалось торжественной тайной, хотелось запомнить, крепко запечатать и сохранить их в своей памяти, спрятать для себя и для любимого.
Лёгкое прикосновение пальцев Куродо - тот отвёл от лица Алероя непослушную седую прядь - заставило ещё больше волноваться, всё вокруг лица любимого поплыло, смешалось. Однако, всё ещё в здравом разуме, он за руку потянул Куродо ближе к алтарю, чтобы отдалиться от людей, таких неуместных в этот момент. Чуть дрожащими руками Алерой, глядя в глаза Куродо, бережно отвёл от лица того фату и откинул её назад; в этот момент луч солнца пробился сквозь причудливое переплетение витража-розетки над алтарём и упал на них обоих, они стояли в столбе света; Алерой взглянул в лицо Куродо снова, и почувствовал, что дрожит - тот казался ангелом, весь в белоснежном, венценосный и невозможно, нечеловечески прекрасный... Алерой ласково обнял его за талию, бережно, как будто ему доверили нездешнее, удивительное сокровище - так оно и было; воздух в соборе уже почти звенел; чувствуя, как пальцы скользят по белоснежной ткани платья, ощущая сдержанное тепло тела Куродо, Алерой нежно коснулся его губ своими в поцелуе, долгожданном, ласковом, восхищённом - слов не хватало, чтобы описать это.
Мой...
Воздух звенел, пол собора сдвинулся под ногами, в руках Алерой держал самое драгоценное, чем когда-либо обладал, разорвать поцелуй никак не было возможно, мысли о том, что они на официальной церемонии, строгом торжестве, стёрлись, ушли...
Потом безумное кружение завершилось, собор снова возник вокруг них с его торжественностью и тенями; Алерой замер, его руки скользнули по рукам Куродо - хотелось сжать его ладони в своих и не отпускать; сияние света наложилось на сияние белизны платья Куродо, и это было как взрыв белоснежного и чистого. Держа его за руки, Алерой стоял неподвижно, с ошеломлённой улыбкой на лице.
Мой, да, господи, мой...

После поцелуя Алерой ещё некоторое время стоял, неподвижно, слушая, как внутри него какой-то голос кричит от счастья, любви, с безумной, какой-то отчаянной нежностью глядя в лицо Куродо.
От слов о любви перехватило дыхание, Алерой не мог сказать что-то в ответ, потому что слова ему в этот момент не давались, только стоял, обнимая своего любимого, свою драгоценность, и смотрел ему в глаза, безумно, почти горящим нежностью и страстью взглядом, надеясь, что этим скажет всё, что хотел бы сказать сейчас.
Торжественности и напряжения как не бывало, только сердце пело счастьем, лаской, Алерой, безумно улыбаясь, последовал за Куродо по дорожке к выходу из собора, бережно сжимая его руку, разгорячённо скользя взглядом по всему его телу, захваченный его движениями, сопровождавшимися шелестом белоснежного платья.
Потом солнце ударило в лицо, они вышли на площадь перед собором; ветел подхватил шлейфы платья Куродо, прозрачную ткань фаты, расплескавшейся тому на спину; Алерой снова ласково, но немного неуклюже - оттого, что голова всё ещё кружилась - обнял его, замер, любуясь тем, как ветер перебирает пряди чёрных волос, обрамляющие любимое, прекрасное лицо, зачарованный улыбкой Куродо.
- теперь все будет хорошо?
- Теперь и всегда. Я люблю тебя.
Они рука об руку пошли вперёд; за спиной раздавались тихие звоны собора, ветер вился вокруг, словно пел от того свободного счастья, что переполняло Алероя игристыми пьяными искрами.
---->Ресторан "Lutter&Wegner"